Впервые Ингеборга Дапкунайте появилась перед публикой в возрасте 4 лет – она изображала сына Чио-Чио-сан в постановке знаменитой оперы Пуччини в Вильнюсском оперном театре, где ее бабушка была администратором. Ну а сегодня на счету 49-летней актрисы множество самых разноплановых ролей, немало премий, сотрудничество с мировыми кино- и театральными фестивалями, и она вовсе не собирается на покой. Только в этом году выходят две новые картины с ее участием, а в прошлом – она вместе с легендарным Джоном Малковичем блистала в спектакле «Вариации Джакомо» на фестивале «Черешневый лес» в Москве. Причем премьеру всей труппе пришлось играть в обыкновенной одежде, потому что самолет с роскошными костюмами опоздал к началу спектакля. Но постановка, где персонажи были похожи на наших современников, так поразила критиков и зрителей, что немедля заслужила название «Московские вариации Джакомо»!
– Ингеборга, почему спектакль представлен в рамках «Черешневого леса»?
«Черешневый лес» – это же Открытый фестиваль искусств. И мне приятно, что я уже 10 лет как в Попечительском совете. Каждый год мы стараемся познакомить зрителей и порадовать их самыми разными произведениями искусства. А этот спектакль примечателен. И не только тем, что в нем играл Малкович (надо признать, что он не каждый день приезжает в Москву,
а со спектаклем в Москве он вообще был в первый раз). Сам фестиваль примечателен тем, что мы показываем не только театр, оперу, балет, мюзиклы, кино.
У нас синтез искусств. Так вот этот спектакль интересен еще и тем, что это сочетание драмы и оперы. Точнее, это даже драма с элементами оперы или опера с элементами драмы. В связи с этим нам иногда трудно с критиками, потому что те критики, которые привыкли писать о драматических спектаклях, удивлены тем, что там есть большие куски оперы. А те, которые пишут оперные рецензии и ориентируются на оперу, говорят: «А тут еще куча мест со словами!»
– У вас места со словами или с пением?
В основном со словами. Я, по-моему, одну фразу пою. Расклад ролей такой: есть два певца – баритон и сопрано. Есть Малкович, который иногда поет. И есть я.
И мне, конечно, привычнее говорить, чем петь (улыбается).
– Считается, что московская публика, с одной стороны, избалована, а с другой – весьма консервативна. Какая она для вас?
Московская публика разная, во-первых. Во-вторых, в Москве проходит не один фестиваль искусств. И поэтому зритель очень много видел. Не могу сказать, что избалованы, но есть много чего посмотреть
.
– Есть что-то, раздражающее в московской публике? Или, наоборот, в британской?
Чего-то раздражающего я не вижу. Но если говорить о разнице, специфике, то в Англии на драматических спектаклях не несут на сцену цветы. Их отправляют сразу за кулисы в твою гримерку.
– А в Москве еще несут цветы?
Несут. В Англии, помню, у меня в день премьеры завалена была гримерка цветами. Кроме того, часто в день премьеры там все пишут открытки и дарят маленькие подарочки. И это очень странно. С одной стороны, мило. Но,
с другой стороны, ты концентрируешься на спектакле, приходишь – у тебя завален весь гримерный стол какими-то подарочками, шоколадками, открытками, за которые надо говорить спасибо. Поэтому некоторые люди предпочитают делать подарки через несколько дней после премьеры, когда все устаканивается. И я придерживаюсь того же мнения. Еще разница в том, как аплодируют. После спектакля аплодисменты сходятся в скандирование, как мне сказали друзья, в двух странах – России и Израиле. В Англии нет скандирования. Или много хлопают, или мало, но скандирования нет.
– Так что за роль у вас в «Джакомо»?
Лучше я расскажу обо всех ролях. Во-первых, есть Джакомо Казанова – это Малкович. Есть его оперное альтер эго – это баритон. Есть Элиза – женщина, которая приходит навестить Джакомо, когда ему 70 лет и он пишет мемуары уже будучи в замке Дукс в Богемии, где он провел последние четырнадцать лет своей жизни.
И она хочет, чтобы он напечатал их. Вот эту женщину я и играю. Параллельно меня дублирует (или я дублируюсь) сопрано.
– Это символизм, что вы одна играете всех его женщин?
Я думаю, что это компактность постановки. Назовем это так.
– Вам важно любить своих героинь?
Я не думаю, что такие категории вообще применимы к моей работе. Не могу сказать, что я хоть одну свою героиню люблю или не люблю. Вернее, я люблю тот период, когда я с ними сосуществую.
– Кто-то из актеров сказал, что после каждой своей роли он у своего героя чему-то учится и находит в своем характере неожиданные сюрпризы.
Я сама этого за собой не замечаю. Нужно моих близких спросить. Но, наверное, хочешь не хочешь, не черты характера, но какие-то нюансы перенимаешь. Например, если играю в опере, то постоянно слушаю музыку. Даже то, что ты гримируешься, переодеваешься и переобуваешься перед съемками или выходом на сцену, – это уже процесс перевоплощения. Я чуть-чуть превращаюсь в другого человека.
Но влияют ли эти черты на меня? Наверное, влияют в конечном итоге. Но не могу сказать, что постоянно подмечаю это в себе.
– Вас и Малковича называют близкими друзьями.
Да.
– А как вы понимаете это слово?
У меня есть друзья, которых я не вижу по полгода, а общаюсь так, будто мы расстались только вчера. Есть друзья, с которыми я общаюсь очень близко и часто. Разные друзья.
– Я перефразирую. Каких черт характера или привычек не может быть ни в коем случае в вашем друге?
Каждый человек – сложное существо. Я придерживаюсь мнения, что мы созданы так разнообразно, что, скажем, в одном человеке черта характера может называться скупостью, а в другом это будет называться сдержанностью. Поэтому определить, чего не может быть… Все зависит от совокупности других черт. И эта совокупность делает его личностью. Это также относится и к характерам, которые я играю. Одну женщину можно назвать слабой,
а другую – хрупкой.
– А тогда что должно быть в ваших друзьях?
Они должны меня любить
(смеется).
– То есть можно записать: «Джон Малкович вас любит»?
Да! Конечно! Я за это ручаюсь!
Прожекторперисхилтон
– Играть с другом легко на сцене? Или проще с незнакомым человеком?
Ну, мы много работали вместе, так что нашу дружбу можно назвать профессиональной. Впрочем, конечно, мы друзья и в жизни.
Тягать железо – это мое!
– Что вам помогает готовиться к роли?
Ой, к роли в «Джакомо» я очень много слушала Моцарта. И мы много читали. Мемуары, письма, воспоминания... Еще каждая роль помимо общей дисциплины требует от меня физической подготовки. Так что я много занимаюсь в зале. Тогда я чувствую себя лучше на сцене.
– Что вам больше всего нравится в фитнесе?
Железо! Честно. Мне очень нравится ходить в качалку. Час пролетает незаметно.
– А часто ходите в зал?
Как только могу. Если я покажу вам свой пресс, вы все поймете. Мне сказали, что маленьких квадратиков у меня не будет, но вот такие большие – это реально (показывает). Естественно, я не буду чемпионом по бодибилдингу, но сам процесс мне нравится. Не знаю почему. Вот бегать мне неинтересно или на велосипеде кататься. Только железо! Кстати, йога – тоже неплохо. Иногда посещаю занятия. У меня и учитель есть. Но... железо при моей хрупкости мне нужно больше, как ни парадоксально. Мои мышцы хотят именно этого.
– Русские театральные актеры часто очень обижаются, когда их называют киноактерами…
Я не обижаюсь. Как хотите, так и называйте. У меня нет дискриминации. Я люблю и то и другое. Я обожаю съемочную площадку. В театре дается больше времени на анализ текста. В кино сцена снимается маленьким куском, и ты можешь сконцентрироваться на трех предложениях. А в театре ты должен сыграть от начала и до конца. Текст укладывается у тебя в голове, и ты плывешь с этим. Я это называю «другой способ концентрации». У тебя есть огромный промежуток времени, чтобы подготовиться. Тогда ты можешь этот прыжок сделать. А в кино ты двигаешься маленькими прыжками.
Мои интересы сильно изменились
– Прочла в нескольких интервью, что вы интересуетесь политикой и свой воскресный день начинаете с просмотра новостей.
Меня всегда это поражает (удивленно). Вы знаете, все возможно. Может быть, когда-то, десять лет назад, я это и сказала. Но… Кстати, каждый второй ваш коллега говорит: «Я знаю, что вы очень любите футбол».
– А на самом деле?
Просто я это сказала лет, может, пятнадцать назад, не меньше. С тех пор мои пристрастия, в том числе к футболу, поменялись. Меня регулярно спрашивают: «Вы любите черный цвет?» А я все пытаюсь вспомнить, где же я это сказала... «Вы любите прогулки по горам, да?» Ну, помнится, лет 15 назад по горам я гуляла. Видите, как быстро все меняется.
Сейчас я воскресный день не начинаю с программ о политике. Но когда я жила постоянно в Лондоне, то обожала читать воскресные газеты. Конечно, в Москве мне не хватает этого, потому что нет толстых больших газет, с которыми я могу надолго засесть, где бы я все прочитала. Там есть и спорт, и политика, и мода, и женщины, и мужчины, и гонки... В них есть все для всех.
– Что же вам нравится сегодня?
Сегодня я так же люблю почитать, но уже сижу в Интернете. Вместо газет у меня компьютер. И мне, безусловно, очень интересно, что происходит в мире. Где что взрывается, я знаю. Мне интересно, где я живу, как я живу.
Естественно, я навсегда останусь литовкой, потому что родилась в Литве, выросла в Литве. Первое, что я в себя впитала, – это то, что меня окружало в Литве. И уходить от этого я не хочу – мне это очень приятно. Я приезжаю в Вильнюс и буду приезжать. И если вы спросите: «Ингеборга, кто вы по национальности?» – я, естественно, отвечу, что литовка. Все остальное – это вопрос бумажных, документальных оформлений.
– Удалось научить британских друзей своим национальным традициям?
Я и не пыталась. А зачем им традиции? Они же не живут в Литве. Когда они приедут в Литву, тогда их надо учить традициям.
– То есть то, что вы устраиваете национальные вечера, – тоже неправда?
Удивляюсь тому, что вы верите тому, что пишут.
– Видимо, во мне еще остался какой-то идеалистический подход к профессии. Что пишут правду. Что люди задают вопросы, которые им интересны.
Уверена, что люди задают вопросы, которые им интересны. Я очень хорошо и с большим уважением отношусь к журналистам, и у меня много друзей среди представителей этой профессии. Это не только интересная, но и очень сложная профессия. Во-первых, надо быть заинтересованным в том человеке, с которым вы беседуете. Во-вторых, не каждый вам может нравиться. И, естественно, каждый пишет по-своему, у каждого свой стиль. Ведь среди вас есть и талантливые, и менее талантливые люди. Заметьте, я не сказала «не», я сказала «менее».
– Какие вопросы вы считаете личными и не хотите никогда на них отвечать?
Я вообще не хочу на вопросы отвечать! (Смеется) Даже утром встаю и думаю: «Как бы мне не встретиться с каким-нибудь журналистом!» Мне интересно беседовать – это другой вопрос. В руках журналиста сделать нашу беседу (и мои ответы) такими, чтобы нам обоим было по меньшей мере приятно. Чтобы было что написать и мы не потеряли время.
Создаю комфорт там, где нахожусь
– Возвращение в Россию не шокировало после жизни в Лондоне?
Я выросла в этой стране. Что меня может шокировать? Честно, могло бы быть и лучше, но это все говорят. Забавную историю расскажу. Приехала в Вильнюс, переписываюсь с другом и говорю: «Почему все-таки предки поселились в такой мерзкой погоде? Минус 12 градусов, март месяц. Снег». Друг написал: «Да, к предкам немало претензий». А в общем – нормально.
– Ну, с этим-то точно ничего не поделаешь, зато можно поехать туда, где более удобно.
Честно говоря, я скитаюсь столько, что научилась создавать себе комфорт там, где я есть. Например, мы этот спектакль ставили в Вене глубокой зимой, вокруг сугробы, а мы в театр пешком. Но город приятный, старый. Улицы красивые. Так что отлично, пусть и рано темнеет. То в ресторане поешь, то дома, то сосиску возьмешь на улице. Они там очень вкусные.
– А вы можете себе позволить съесть что угодно?
Ну как… Все не ем, конечно. Но съесть сосиску могу. Пусть и не каждый день. Но это другой вопрос. Впрочем, на строгих диетах не сижу.
– Вот на американских актрис смотришь, они там в райдерах всю еду вычеркивают...
Ну, если у меня попросите райдер, я тоже напишу. Потому что если я иду на съемки, то, конечно, буду хотеть питаться определенным образом. Должен быть соблюден странный баланс. Я должна быть в меру поевшей, но не тяжелой. Питаться чем-то легким. На самом деле лучше всегда быть чуть-чуть недоевшей. Как ни странно, мои мозги (я не знаю, как у других) так работают лучше.
– Возвращаясь к путешествиям, что у вас обязательно должно быть с собой?
У меня должно быть несколько пар обуви. Потом я обязательно беру iPad. У меня система в голове – как ящички: техника, одежда, ванна. И знаю, что в технику входят шнуры, зарядки, компьютеры, телефоны. В ванну – отдельная косметичка, которая у меня стоит всегда, ждет. Это уже упаковано.
– Много обычно набираете?
Если я еду на пять дней – это одно. Если еду на два месяца, то, конечно, чемодан большой. Смотря, опять же, куда еду. Вот, когда отправлялась во Францию на репетицию, знала, что жить мы будем в деревне, репетировать – дома в деревне. И там вечерние туалеты мне точно не понадобятся. Поэтому взяла джинсы и свитера.
«Я люблю Красную площадь»
– Малковича по его приезде вы сводили куда-то?
Джон уже был в Москве. Когда он первый раз приехал сюда, то пошел гулять самостоятельно. Сразу определил, что хочет в метро и музей КГБ. На что я сказала, что схему метро я ему, конечно, дам – не проблема, и билеты куплю, а вот с КГБ будет сложнее, туда, скорее всего, не пустят. На следующее утро звонит Джон и говорит: «Собирайся. Мы идем в музей КГБ!»
– Это удивительно, потому что музей КГБ, кажется, закрытый объект!
Я знаю, но его они с радостью приняли, все показали.
– А что вы считаете самым красивым в Москве? Чем не устаете любоваться?
Я Красную площадь люблю. Серьезно! Если пойдете на Красную площадь на рассвете, то поймете, что это великое зрелище. Это ни с чем несравнимо. Она такая огромная, яркая...
– Напоследок скажите: какой вам дали лучший совет в жизни?
«Тебе, конечно, помогут. Но всего ты добьешься сама!»
ОЛЕСЯ КОНСТАНТИНОВА
